XIII

После неудачи в России, после того как из-за англичан была сорвана экспедиция в Лхассу (долженствующая, по мысли ее организатора, сыграть переломную роль в деле духовного обновления планеты), Рерих сосредоточил свои усилия на Америке. Это был последний шанс для реализации его глобальных проектов.

Ситуация здесь складывалась в высшей степени обнадеживающе. Завершилось беспрецедентное строительство Музея-Небоскреба имени Николая Рериха. Беспрецедентным было создание по примеру Лиги Наций Всемирной Лиги Культуры. Ее ячейки под разными названиями (но в большинстве случаев они носили имя русского художника) образовались в Европе, Азии, Латинской Америке.

Рерих возвращается к своей давней идее о Международном договоре, которым предусматривалась бы — по аналогии с Конвенцией Красного Креста — защита культурных ценностей в случае вооруженного конфликта. В свое время этой идеей он попытался заинтересовать Николая Второго. Русский царь — а он, кстати, был почитателем таланта художника (в особенности его картин на исторические темы) — отнесся к инициативе Рериха благожелательно и обещал ему полную поддержку. Начавшаяся мировая война перечеркнула все эти замыслы. Теперь старая идея обрела новые формы. Будущий договор получил название Пакта Рериха. В 1935 году руководители стран двух Америк (Северной и Южной) собрались в Белом доме в Вашингтоне, чтобы подписать этот Пакт. Президент США франклин Рузвельт выступил с радиообращением ко всем гражданам мира, подчеркнув приоритетное значение духовного смысла только что подписанного Пакта. По его словам, он важнее, чем сам его текст. Рериха выдвигают на соискание звания лауреата Нобелевской премии мира. Его ближайшие сотрудники — вскоре после подписания Пакта Рериха — отправляются в Осло, чтобы передать соответствующие документы Нобелевскому комитету.

И вдруг, как бы по мановению чародейской палочки, картина разительно меняется. Пресса, до той поры поддерживавшая Рериха, неожиданно делает поворот на сто восемьдесят градусов. Появляются материалы, порочащие художника. Распространяются слухи, что он якобы уклонялся от уплаты налогов. Против него возбуждаются судебные иски. Шквал дезинформации нарастает. И самое страшное — а для кого-то и самое убедительное, — что главные обвинения исходят не от врагов Рериха, а от его друзей, бывших друзей, с которыми он длился своими сокровенными планами.

Внешняя канва предательства Хорша достаточно хорошо известна. Биржевой маклер, он с профессиональной ловкостью проделал операцию по захвату чужого имущества — Музея- Небоскреба Рериха с картинами Рериха и всеми ценностями, находящимися в помещении Музея. В Совете директоров — они же акционеры Музея-Небоскреба — Хорш был в меньшинстве. Но, во-первых, он склонил на свою сторону кое-кого из членов Совета. А, во- вторых, акции, принадлежавшие: Рерихам, Николаю Константиновичу и Елене-Ивановне, — они находились у него на хранении, согласно их доверенности, — он, не брезгуя подлогом, перевел на имя своей жены. Таким образом, Хорш стал владельцем контрольного пакета акций. В удобный для него момент он известит об этом Совет Музея.

А пока Хорш, его жена, родственница. Зинаиды Григорьевны Эстер Лихтман, выезжают в Осло. Именно им и поручено юридическое оформление рериховских документом в Нобелевском комитете. И вот здесь они наносят первый — публичный — удар по Рериху. Выступают с заявлением, рассчитанном на сенсацию. Суть заявления в том, что вот они — ближайшие сотрудники Рериха — сообщают о своем полном разочаровании в Рерихе и его идеях и дезавуируют его кандидатуру на звание лауреата Нобелевской премии мира. Мосты сожжены. Начало широкомасштабной кампании против Рериха положено.

Некоторые удивляются, — говорила Зинаида Григорьевна, — с этим мне неоднократно приходилось сталкиваться: как это Рерихи с их проникновением в тончайшую суть вещей не сумели разглядеть предателей около себя? Почему они позволили Хоршу застать их врасплох? Вопрошающему прежде всего следовало бы вспомнить знаменитое изречение о том, что тенью предательства меряется величие подвига. Чем больше и гуще эта тень, тем выше подвиг. Не надо также забывать, что пробуждение духовной жизни в человеке обязательно обостряет его карму, обязательно усиливает как позитивные, так и негативные свойства его души. Вспомните Иуду. Разочаровавшись в учителе, с которым были связаны неоправдавшиеся надежды на свое личное возвышение, он уничтожает его руками римлян. Вспомните ближайшего сотрудника Будды Девадату, который из чувства соперничества и зависти сам пытался физически уничтожить своего Учителя и родственника (Девадата был двоюродным братом Будды), сбросив на него горный камень. И таких примеров великое множество.

Разгадка тайны в том, — продолжала Зинаида Григорьевна, — что существуют определенные особенности кармических взаимоотношений ученика и Учителя. Если человек избрал для себя Учителя на земном плане или на плане незримом, то тем самым он вступил в связь с Учителем, и значит, последний взял его карму на себя. Отныне Учитель не может порвать уже с учеником; только сам ученик по собственной воле может порвать эту связь и уйти. Таков Закон. И вот это непременно следует учесть, если мы действительно хотим вникнуть в подоплеку истории с Хоршем. Не думайте однако, что мы совсем уж не различали симптомов надвигающейся беды. Разумеется, масштабов будущего предательства мы не представляли, но какие-то вещи меня, например, настораживали и настораживали давно. Я замечала, что Хорш постоянно лавирует, стараясь обойти нас с мужем стороной при решении тех или иных вопросов, не считается с нашим мнением и т.п. Я даже уличала его в неблатовидных поступках, в обмане. Но он или отшучивался или ссылался на случайное стечение обстоятельств. Я сочла своим долгом проинформировать о поведении Хорша Николая Константиновича, когда приехала к нему в Дарджилинг. Это было в 1929 году еще до открытия Музея-Небоскреба. Я спросила напрямик:

Трагический характер этой огромной перемены, как мне кажется, Николай Константинович все же предчувствовал. Не случайно в последний приезд в Нью-Йорк — это было в 1934 году — он собрал нас в Музее-Небоскребе на своего рода Тайную Вечерю. В верхнем этаже Музея была комната, которую мы называли Башней. Там находился написанный рукой Рериха портрет Владыки Мории. Сюда имели доступ лишь члены избранного духовного круга людей. И вот в том составе, о котором я вам говорила раньше, мы в последний раз собрались вместе. Николай Константинович сказал:

Давайте дадим клятву перед лицом .. Владыки, что никто из нас не станет предателем великого дела. Все поклялись. Поклялись и Хорши. А они в то время не только замышляли предательство, но уже осуществляли практическую подготовку его. После инцидента в Осло Хоршу незачем было таиться. Он созывает Совет директоров Музея. Сразу же переходит в наступление.

- "Я вас собрал, чтоб сообщить о нашем решении: больше мы с Рерихами не работаем. Мы теперь идем по новому направлению. Рерихи нам не нужны. Если хотите (это главным образом относилось ко мне и моему мужу), можете оставаться с нами. Если нет — можете убираться в Тибет".

И добавляет торжествующим тоном: "Космическое руководство в наших руках."

Последняя фраза «космическое руководство в наших руках» имела в виду следующее. Почти полтора года — как раз накануне выступления Хорша против Рериха — моя золовка Эстер жила в Гималаях у Рерихов.

Она пользовалась каждым мгновением, чтобы быть рядом с Еленой Ивановной. Без конца клялась ей в любви и преданности. «Отныне не представляю себе жизни без вас», — писала она после отъезда, из Индии и писала то время, когда у нее уже все было обговорено с Хоршем. Ей казалось, что наконец-то она проникла в святая святых, приобщилась к тайнам, недоступным для простого смертного. Елена Ивановна занималась практическим освоением Агни Йоги, и у нее возжигались огненные центры. По примеру Елены

Ивановны и под ее руководством к этой весьма трудной и весьма опасной работе приступила и Эстер. Что-то ей удалось усвоить, что-то дополнила игрой ума. Но как нередко случается с неофитами, очарованными величественными, но призрачными картинами астрального мира, она вообразила, что владеет «космическим сознанием» и что теперь ни в чем не уступает Елене Ивановне, а, может, и превосходит ее. В этом она постаралась убедить Хорша (тому, естественно, было выгодно в это поверить), а затем мистически настроенного Генри Уоллеса, на поддержку которого рассчитывали, бросая вызов Рериху.

Помню, что на мгновение я буквально оцепенела от неожиданности. Трудно себе представить, каким это было потрясением для меня. Тем не менее я нашла в себе силы сказать:

Текст резолюции был более чем парадоксален: из состава Совета директоров Музея Рериха выводился сам Рерих!

Момент для удара был выбран далеко не случайно. Ведь на первых порах мы не имели возможности снестись с Рерихом. Он находился в труднодоступном районе Манчжурии. Возглавлял американскую экспедицию по сбору семян засухоустойчивых растений, организованную Уоллесом. Не дожидаясь его возвращения, мы обратились в .суд. После неудачи в первой инстанции пошли в другую. Но нигде нам не удалось доказать своей правоты. Сказывалось давление — подчас бесцереморное — со стороны Уоллеса, который занимал тогда пост министра Федерального правительства. И вот результат: Музей Рериха стал узаконенной собственностью Хорша!

Это был откровенный грабеж. Но мало кто знает, что ограбили не Рериха, а американское государство. Дело в том, что накануне всех этих событий по предложению Рериха было принято решение о безвозмездной передаче Музея американскому народу. Декларация, объявляющая Музей и музейные ценности национальной собственностью, проходила юридическое оформление, после чего должна была появиться в печати. По всей видимости, вот это решение и послужило побудительным мотивом, ускорившим действия Хорша и компании. Во что бы. то ни стало упредить Рериха!

А Зинаида Григорьевна в результате всей этой истории потеряла мужа. По ее словам, в решающий момент он самоустранился. Он не стал на сторону Хорша, но и не оказал никакой поддержки Зинаиде Григорьевне, и ей пришлось в одиночку бороться со всеми трудностями. «Кровь заговорила, — квалифицировала его поведение Зинаида Григорьевна, — ведь Эстер его родная сестра». Для Зинаиды Григорьевны, бескомпромиссной по отношению ко всему, что касалось Рерихов и Учителя, такая позиция была равносильна измене. Она подала на развод, и они расстались.