IX

Вторая встреча с Учителями — на этот раз запланированная; о ней, как о чем-то твердо намеченном, упоминала Елена Ивановна при знакомстве с Зинаидой Григорьевной — состоялась в 1924 году в Индии, а именно — в индийском княжестве Сикким, в Дарджилинге. Надо сказать, что в Дарджилинге Рерихов с первых дней приезда окружила праздничная атмосфера. Их поселили в доме, некогда принадлежавшем Далай Ламе. Местные жители, посещавшие Рерихов, дарили им священные буддийские амулеты, а также танки с изображением Шамбалы. А однажды к воротам дома подошла торжественная процессия. Знамена, барабаны. Лама, возглавляющий процессию, приблизился к Николаю Константиновичу, приветствовал его глубоким поклоном и обратился к нему с такими словами:

- У вас замечательные знаки на щеке ( у Николая Константиновича семь родинок на правой щеке своим расположением напоминали созвездие Большой Медведицы). По этому признаку мы вас отличили. Точно такие же знаки были у пятого Далай Ламы.

- А пятый Далай Лама, — сказала Зинаида Григорьевна, — особо почитаем в Тибете как самый выдающийся представитель духовной династии Далай Лам.

О предстоящей встрече Рерихи были уведомлены. Правда, несколько смущало то обстоятельство, что назначена она была в очень людном месте недалеко от храма. Но точно так же, как и в Лондоне, в назначенный час толпа неожиданно рассеялась и никто не мешал беседе. По утверждению Елены Ивановны, это было следствием мысленного приказа Учителя. А беседа была продолжительной и обстоятельной. Была четко определена главная цель предстоящей миссии Рерихов — Москва, вручение советскому правительству послания гималайских Махатм, переговоры от имени тех же Махатм. Такого рода посольство снаряжается лишь один раз в столетие.

«Каждый народ оповещаем лишь один раз!» — сказано в Агни Йоге.

- Но не только в Россию, — продолжала Зинаида Григорьевна, — должен был отправиться Рерих. Он взял нa себя миссию в качестве посла Белого Братства посетить двадцать семь стран мира, неся в каждую страну один и тот же призыв к единению, причем единение это мыслилось прежде всего на базе сближения культур. Собственно, ставший впоследствии знаменитым лозунг «Мир через Культуру» прозвучал впервые во время встречи с Учителями в Дарджилинге.

К сожалению, каких-то осязаемо видимых результатов миссия Рериха не дала. В России он столкнулся с непониманием. В Англии — с ненавистью. Единственная страна, которая отнеслась к нему доброжелательно, — Франция. Но, естественно, погоды она сделать не могла. Дарджилинг, как и Лондон 1920 года, как и Париж двадцать третьего года ( там был получен от Учителя Камень Ориона), стал одной из самых значительных вех в жизни Рериха. Незадолго до смерти он пишет картину, на которой с какой-то особо обостренной выразительностью воспроизвел дарджилингский горный пейзаж. Называется эта картина: «Помни!»

- Но встреча с Учителем на физическом плане, — сочла своим долгом добавить Зинаида Григорьевна, — отнюдь не означает, что вы видите Учителя в его физическом теле. Дело в том, что практически невозможно отличить физическое тело Учителя от его астрального тела. Как вы знаете, не каждый человек в состоянии выдержать огненные вибрации физического проводника Учителя. Поэтому он пользуется им в исключительных случаях. Но разве столь уж важно для нас: в каком именно — физическом или уплотненно-астральном — облике предстанет перед нами Учитель? Главное, — созреть для этой встречи. Главное, — чтобы она состоялась.

XI

- В июне 1926 года, выполняя поручение Махатм, Рерихи — Елена Ивановна, Николай Константинович, Юрий Николаевич —приехали в Москву. Как и планировалось заранее, в Москве к ним присоединились Зинаида Григорьевна и ее муж. Они должны были сопровождать Рерихов в их поездке на Алтай. Для этой цели было закуплено и упаковано в ящики соответствующее снаряжение: походные вещи, теплая одежда, медикаменты. Вот почти дословный рассказ Зинаиды Григорьевны о событиях того времени.

- Мы жили в центре, в гостинице, название которой я запамятовала; кажется, называлась она Большой Московской. Домашние дела легли на меня. Я заказывала в ресторане вегетарианскую пищу ( что требовало особого контроля ), ходила в магазины, покупала икру, молоко.

Елену Ивановну мы застали больной. К тому времени ее организм уже настолько утончился, что она с трудом переносила атмосферу большого города. Николай Константинович был весьма озабочен состоянием ее здоровья. Он даже вынужден был прибегнуть к услугам доктора. Тот осмотрел ее, распорядился поставить пиявки, чтоб оттянуть кровь. Но процедура оказалась столь мучительной, что Елена Ивановна не выдержала и прервала ее. Пришлось отставить пиявки так же, как и химические препараты, которые тоже не принесли должного облегчения. Ни в каких официальных московских встречах Елена Ивановна не участвовала. Этим занимались Николай Константинович и Юрий Николаевич. Иногда они брали с собою меня. Надежда Константиновна Крупская запомнилась мне в основном своим внешним видом: простоволосая, скромно одетая. Беседовали о проблемах образования и воспитания, но детали беседы я совершенно забыла.

А вот Луначарский запечатлелся в моей памяти гораздо ярче. Разговор с ним получился живым, доверительным. Я даже рискнула попросить его помочь мне приобрести икону Преподобного Сергия. Через несколько дней я получила от него в подарок икону. Кстати, Луначарский предложил Рериху возвратиться на родину и обещал ему пост комиссара просвещения РСФСР. Николай Константинович отвечал, что для него это исключено, что у него на ближайшие годы совершенно иные планы.

Надо сказать, что самые большие надежды Рерихи возлагали на тогдашнего комиссара иностранных дел Чичерина. Елена Ивановна говорила, что у него тонкая психическая организация и что он обладает чуткой восприимчивостью к происходящему. На встрече с Чичериным я не была. Но отлично помню Николая Константиновича и Юрия, только что возвратившихся от Чичерина. У Николая Константиновича был несколько усталый вид. Он сказал: « Ну вот и свершилось: мы вручили письмо и землю». Земля, предназначенная для могилы Ленина, была взята с места захоронения священного пепла Будды. Об этом Николай Константинович сообщил Чичерину.

Вдова Ленина. Луначарский. Чичерин. Как вы понимаете, это были наиболее интеллигентные представители советского правительства, но, как вскоре выяснилось, серьезного влияния на положение дел в стране они не имели. А с теми, кто имел, Рерихи не намеревались встречаться. Однако информация о Рерихах, очевидно, достигла самых верхов. И вот — это было уже к концу нашего пребывания в Москве — позвонили от Дзержинского. Тот изъявил желание лично побеседовать с Рерихами.

Отказаться от встречи было невозможно. Нехотя Николай Константинович и Юрий отправились на Лубянку. А дальше произошло следующее. Рерихи сидят в приемной. Ждут. Проходит полчаса, час. Они вдруг замечают, что начинается какая-то беготня. Мелькают взволнованные и испуганные лица. Выходит секретарь. Извиняется.

Говорит: "Поезжайте обратно. Приема сегодня не будет. "

А назавтра мы узнали о скоропостижной смерти Дзержинского. Он умер в тот момент, когда Рерихи находились у него в приемной. Но на этом история не кончилась. Получилось так, что с нашего балкона мы наблюдали, как хоронили Дзержинского. Траурная процессия шла медленно и мы имели возможность рассмотреть членов правительства, несущих гроб. Угадали Троцкого, угадали Сталина — они шли рядом. Во всем этом было, право, что-то фантастическое: внизу —красноармейцы, чекисты, большевистские вожди, а в высоте над ними и как бы недосягаемые для них — мы. На другой день после похорон Дзержинского мы уезжали из Москвы. Казанский вокзал. Агент, сопровождающий нас, суетится возле нас и умоляет:

- Говорите, господа, только по-английски. Только по-английски. Иначе с таким огромным багажом вас не посадят.

Мы вняли его совету и благополучно погрузились в поезд. Отъехав, мы вздохнули с чувством облегчения, потому что, честно говоря, после звонка Дзержинского ощущение тревоги не покидало нас. Мы радовались новым впечатлениям, как дети. Выбегали на остановках, чтобы купить сувениры, полакомиться пирожками. Елена Ивановна с улыбкой наблюдала за нами, но не вмешивалась в наши разговоры. Молчала. И только потом, когда поездка закончилась, и мы находились уже на Алтае, она проинформировала, что наибольшая опасность нас подстерегала не там, где мы ее ждали - в Москве, а там, где мы перестали о ней и думать, - в дороге. Поэтому в течение всей поездки она усиленно медитировала, чтобы оградить нас невидимой защитной сеткой от всяческого рода неожиданностей.

На Алтае - в Верхнем Уймоне - мы разместились в двух избах. В одной из низ - двухэтажной - жили Рерихи, в другой - мы.

Помню, как сразу после нашего приезда объявился неведомо откуда пришедший белый щенок. Он очень привязался к нам, особенно к Юрию. Куда бы Юрий ни шел, белый щенок за ним. А накануне нашего отъезда щенок пропал. Мы переполошились. Обшарили ближайшие окрестности, все укромные уголки - нигде его нет.

- Не ищите, - сказал Юрий. - Очевидно, это добрый дух здешних мест. Он пришел поприветствовать нас и, выполнив свою миссию, исчез.

Атмосфера Алтая благотворно воздействовала на здоровье и самочувствие Елены Ивановны (да и наше тоже). Шла интенсивная передача текстов Учения. Она не прерывалась ни на один день. Впоследствии эти тексты составили книгу «Община».

Планы на будущее Рерихи связывали с Алтаем. Они хотели вернуться на Алтай, они надеялись, что со временем обязательно сюда вернутся.

Елена Ивановна и Николай Константинович были четко осведомлены — и об этом они нам говорили — что на Алтае будет возведен город будущего: Звенигород. Они знали даже высоту, на которой будет расположен этот город. Рассказывали о трехступенчатом принципе расположения города Новой Эпохи. Внизу — сам город, над ним Храм человеческих достижений, а над ним — место встречи земли с духом. Храм человеческих достижений, — говорили Рерихи, —можно считать и Храмом Махатм, ибо Махатмы примут непосредственное участие в его строительстве. Об этом они заявили прямо и недвусмысленно в одном из посланий, полученных Рерихами: «Камень положим во Храм».

- Мы расстались с Рерихами на Алтае, — продолжала свой рассказ Зинаида Григорьевна, — чтобы потом встретиться с ними в Монголии. Встречи ждать пришлось недолго, потому что не успели мы вернуться в Нью-Йорк, как получаем письмо от Рерихов с просьбой ускорить наш отъезд. Нужно попасть, — писали они, — в Монголию — до разлива рек: тогда дороги здесь становятся непроходимыми.

Как и в прошлый раз, нам было поручено закупить походное снаряжение для будущей экспедиции по маршруту Улан Батор - Лхасса. Палатки, инструменты, консервы —все это нужно было не только закупить, но и упаковать надлежащим образом в ящики. Их же оказалось такое множество, что на советской таможне в Москве только ахнули. По счастью, я на всякий случай наклеила на каждый ящик листок с реестром вещей, находящихся в ящике. Очевидно, таможенникам не улыбалась перспектива возиться Бог знает сколько времени со всем этим имуществом. Поэтому они решили поверить написанному и пропустили ящики без всякого досмотра.

А мне предстояло преодолеть еще один барьер — получить монгольскую визу. Это оказалось несколько сложнее, чем я думала. Тем более, что мне пришлось добывать визу не только для себя и своего мужа. Вместе с нами в Монголию должны были выехать брат Рериха Борис Константинович и доктор Рябинин, еще до революции знавший Рерихов. Доктор был включен в нашу группу по указанию Учителя. Ему вменялось в’ обязанность следить за состоянием организма Елены Ивановны во время предстоящей экспедиции и фиксировать результаты наблюдений в специальном дневнике.

К сожалению, бюрократическая одиссея заняла довольно много времени. Меня, как мячик, перебрасывали с одной стороны на другую. Прихожу в Монгольское посольство. Там говорят: «Сначала надо получить разрешение в советских органах». Иду в советское ведомство. Те отвечают: «Причем тут мы?

Это должны решать сами монголы. Идите к ним». Но в конечном счете все уладилось, и мы отправились в путь, хотя и не в точно намеченный срок. В Монголии мы наняли две машины, забив их до отказа вещами. В одной разместились Рябинин, Морис и я. В другой — Борис Константинович. Мы все же немного запоздали. Весна уже началась, и мы пересекали реки перед самым их разливом.

К нашему удивлению, давний друг семьи Рерихов доктор Рябинин оказался невероятным нытиком. Он все время твердил — стоило забуксовать машине на трудном перегоне — «Мы не доедем». Пророчил гибель от заразы, от грязи. Старался ни к чему не прикасаться, а если уж прикасался, то тут же мыл руки одеколоном, натирал все тело одеколоном и благоухал на всю округу. «Кассандрой в брюках» прозвали мы его, хотя это было не совсем точно, потому что предсказания его, по счастью, никогда не сбывались.

Нас предупреждали, что в Монголии нас могут подстерегать опасности: бандиты, волки. С бандитами не сталкивались, а вот с волками — пришлось. Случилось это так. Сумерки застали нас в дороге. Поблизости никаких признаков жилья. Решаем одну машину отправить на разведку, чтобы выяснить, где можно расположиться на ночлег. Другую оставим здесь. В одну машину уселись все мужчины и укатили. Во второй, закрытой наглухо, осталась я. Стемнело. И вдруг вижу сквозь запотевшее оконце: огоньки. Ближе. Ближе. Окружают машину. Вспомнила, о чем предупреждали в Москве. Волки!

Час, если не больше, я сидела, окруженная волчьей стаей. Потом подъехала машина. Волки разбежались. Но я была страшно возмущена и накричала на мужчин за то, что бросили меня одну. Хотя надо. признаться, что ‘не совсем была права: ведь я же сама и настояла на этом варианте (какое-то время мне хотелось побыть в одиночестве). И вот Улан Батор, где, уведомленные о нашем приезде, нас встречали Рерихи. Мы поселились в их доме и постепенно включились в их распорядок дня.

Надо сказать, что Рериха в Монголии воспринимали как посланца Шамбалы. Почему? Отчасти и потому, что он подарил монгольскому правительству свою картину «Великий всадник». На ней в красном одеянии на фоне гор был изображен Владыка Шамбалы Ригден Джапо. Принимая дар, председатель монгольского правительства Церендорж — он был другом Сухэ-Батора и вместе с ним побывал у Ленина — заявил:

. — Перед тем, как вам приехать, у нас было предвестие. Было сказано: у вас будет Красный Всадник. Ныне обещанное исполнилось. Эту картину мы будем хранить в святилище. Вскоре после нашего приезда Рерихи принимали у себя дома военного министра Монголии. Елена Ивановна была в отличном расположении духа и предложила мне слегка мистифицировать нашего гостя. «Зина, — говорит она мне, — в недавнем воплощении ты была монголкой. Давай нарядим тебя в монгольскую одежду. Вот увидишь: гость примет тебя за свою соотечественницу». И действительно: вошел министр, увидел меня и сразу ко мне, приветствуя меня на монгольском языке. Но, конечно, по-монгольски не только я, но и никто не понимал, кроме Юрия. Все переговоры велись только через него.

Правда, военный министр помимо монгольского- знал еще один язык, .который я, увы, не знала — эсперанто. Он попросил меня передать американским эсперантистам его приветствие, написанное на эсперанто. Это приветствие, пришедшее из такого глухого и дальнего уголка земли, как Улан Батор, вызвало потом в Америке бурю восторга.

А военный министр устроил в честь Рерихов ответный прием. Он проходил в большой и высокой юрте. Подавали непривычные экзотические блюда: застывшее желе с какими-то муравьями и насекомыми и еще что-то в этом роде. Чтобы не обидеть хозяев, ела. Юрий тихонько подсмеивался надо мною, понимая, каких трудов мне это стоило.

В Улан Баторе мы жили в общей сложности около месяца. Занятия Рерихов складывались следующим образом: Елена Ивановна и Николай Константинович вычитывали корректуры книг «Община» и «Основы буддизма», встречались с местными жителями, записывали с их слов легенды о Гэссэр-Ханё и Майтрейе. Юрий же с утра до ночи занимался боевой подготовкой тибетско-монгольского отряда, сформированного для сопровождения экспедиции. Он обучал их воинскому строю (о котором они не имели ни малейшего представления), обучал их стрелять (стрелять они умели, но не умели целиться). К сожалению, обучение пришлось прервать где-то на середине. В спешном порядке Рерихи выехали из монгольской столицы. Их отъезд был полной неожиданностью для всех, кроме узкого круга людей, посвященных в тайну. Дело в том, что из Москвы пришел приказ о задержании Рерихов. Предписывалось немедленно отправить их в Москву, ‘в случае необходимости прибегнув к силе.

Лишь восточная осмотрительность и мудрость председателя монгольского правительства — а для него Рерих был священным гостем страны — предотвратила неминуемый арест. Во-первых, он предупредил Рериха об опасности. Во-вторых, дал телеграмму в Москву, что распоряжение, к сожалению, запоздало: вот уже несколько дней, как экспедиция Рерихов покинула пределы Монголии.

A Рерихи как бы очутились между двух огней. В советской зоне влияния их ждал арест, что, естественно, в корне подрывало саму возможность их экспедиции в Лхассу. Но в британской зоне влияния их тоже ждал арест, а может кое-что и похуже. Как вы знаете, экспедиция Рериха была арестована и арест ее продолжался чуть ли не полгода. Но этого мало: английская разведка готова была пойти на физическое уничтожение Рерихов: лишь бы не допустить их в Лхассу. Жизнь их буквально висела на волоске, и то, что они уцелели в таких сверхэкстремальных условиях, может восприниматься как чудо. Однако у этого чуда есть название — Щит Учителя. Помните, что обещал Рерихам Учитель, когда они встретились в Лондоне:

«Я вас замкну щитом — трудитесь».