V

Контакт с Учителями начался у Елены Ивановны еще в детстве. Примерно в пятилетнем возрасте она заболела весьма серьезно и опасно. Какое-то время находилась между жизнью и смертью. И вот ночью, когда была одна, неожиданно обнаружила, что у ее кровати сидят два человека с белыми чалмами на головах. Они склонились над нею и что-то ей сказали. Девочка почувствовала прилив необычайной радости, с чего, собственно, и началось ее выздоровление. Утром горячечный жар сменился нормальной температурой. Она пыталась рассказать о чудесном посещении своим родителям, но те ей не поверили, считая, что она стала жертвой нервной галлюцинации. Более того: строго-настрого запретили рассказывать об этом кому бы то ни было.

Пройдет много лет, и в одном из теософских изданий Елена Ивановна увидит портреты Махатмы Мории и Махатмы Кут Хуми и опознает в них своих таинственных посетителей. А в 1920 году в Лондоне она встретится с ними, но теперь уже не на тонком, а на физическом плане бытия. По ее словам, это произошло так.

Она шла в густой толпе, занятая своими мыслями. И вдруг почувствовала, что толпа как бы расступается и рассредоточивается. На какое-то мгновение ей показалось, что прохожие вообще куда-то растворились, исчезли. Она подняла голову и увидела, что навстречу ей идут два индуса, необычно высокого роста, в белых полотняных одеждах. Когда они поравнялись, один из них слегка улыбнулся Елене Ивановне. Это был Кут Хуми.

А вечером того же дня — это было 24 марта — они посетили дом Рерихов, расположенный недалеко от знаменитого Гайд Парка на Квинсгэттеррасе. Подробностей беседы мы не знаем. Но зато хорошо известен документальный итог этой встречи: слова Махатмы Мории., непосредственно продиктованные Рерихам и обращенные к Рерихам с указанием их новой роли как вестников и проводников Учения Белого Братства.

VI

С Зинаидой Григорьевной Елена Ивановна познакомилась вскоре после приезда в Америку. Это случилось на выставке картин Николая Константиновича Рериха в Нью-Йорке. Кто-то представил Зинаиду Григорьевну художнику и его жене. Тогда я носила фамилию первого мужа: Лихтман, — рассказывала Зинаида Григорьевна. — Помню — не успели мы обменяться несколькими фразами на какие-то общие темы, как Елена Ивановна, обращаясь ко мне, говорит: «Приходите к нам в семь часов в отель «Артист» на чашку чая».

Я была крайне удивлена: ведь тем самым меня, совершенно незнакомого им человека, они как бы причислили к кругу своих ближайших друзей. Но еще больше я была удивлена, когда пришла в гостиницу и когда Елена Ивановна обрушила на мою голову поток информации, интереснейшей и сокровенной, но по большей части мне непонятной. В частности она сказала, что по указанию из Шамбалы они определенный период времени будут жить в Америке, а потом отправятся в Индию, где им предстоит встреча с Мастерами.

А вы знали тогда, кто такие Мастера? — спросил я у Зинаиды Григорьевны.

-Понятия не имела.

А Елена Ивановна, словно не замечая моей растерянности и удивления, сообщила, что Мастер Мория является непосредственным ее руководителем, а также руководителем всей их семьи. Лишь потом, спустя какое-то время, я выяснила причину столь высокой степени доверия к себе. Оказывается, в беседе с ними в Лондоне Махатма Мория упомянул мою фамилию. Было сказано следующее: «В Америке к вам подойдут Лихтманы. Лучших помощников, чем они, вы там не найдете».

VII

Жизнь Рерихов в Америке четко делилась на две части. Первая протекала на виду, нередко приковывая к себе внимание широкой прессы. Выставки. В течение двух лет картины Рериха путешествовали по всей Америке —Бостон, Чикаго, Филадельфия, — собирая тысячи и тысячи зрителей. Создание института объединенных искусств. Вначале он располагался всего лишь в одной комнате, но потом переместился в трехэтажный особняк на Риверсайд Драйв. Однако и этого помещения оказалось мало, и началось возведение 27-этажного небоскреба. над Гудзоном, открытие которого состоялось в 1929 году.

И, разумеется, бесконечное число посетителей. Рерих был магнитом, притягивающим к себе людей творческого склада. Вокруг него группировались художники, музыканты, артисты, неординарные политические деятели. Специально чтобы встретиться с Рерихом, из Калифорнии приехал Рокуэлл Кент. Тогда он был молодым художником, бедствующим, как и многие представители его профессии. Тем более, что его ругали за левизну, и у респектабельных, а значит богатых американцев полотна Рокуэлла Кента не имели спроса. Чтобы поддержать своего коллегу, Рерих приобрел у него — за довольно солидную сумму — картину, изображающую арктический пейзаж.

Но не менее интенсивно, чем внешняя, шла духовная жизнь Рерихов. Сформировался небольшой кружок. Он собирался регулярно — раз в неделю по вечерам. Состав этого сокровенного кружка ныне вызовет, наверное, удивление: ведь рядом с людьми, оставшимися до конца верными Рерихам ( Зинаида Григорьевна, ее мать ) мы увидим тех, кто станет предателями дела Рерихов — золовка Зинаиды Григорьевны Эстер Лихтман, семейная чета Хоршей, пытавшаяся соединить биржевые спекуляции с духовным по иском. Что это? Случайность, досадное недоразумение? Конечно, нет. Судьбы человеческие сплетаются в единый кармический узел не случайно, а закономерно, но вот выявить эту закономерность далеко не просто.

Наши занятия, во всяком случае на первых порах, — говорила Зинаида Григорьевна, — сопровождались феноменами. Особенно примечательным был сеанс, на котором произошла материализация астрального объекта. Помню, что во время сеанса мы как бы впали в состояние некоего транса. А когда вышли из этого состояния, то увидели, что моя мать держит в руках золотой медальон, образовавшийся буквально из ничего. Моя мать — а она была медиатором, т.е. обладала даром яснослышания — сказала: «Ведено передать Уоллесу».

С Генри Уоллесом ( впоследствии он станет министром сельского хозяйства, а затем вице- президентом США) мы были немного знакомы. Он бывал на выставках Рериха, читал его статьи, посещал институт объединенных искусств. Мой муж Морис передал ему медальон. Когда он открыл крышку и посмотрел на внутреннее изображение, страшная бледность покрыла его лицо. Откуда это у вас? — воскликнул он. Оказывается: в юности Генри Уоллес любил одну девушку и собирался на ней жениться. Но случилось так, что накануне венчания она скончалась. Уоллес чрезвычайно переживал ее смерть и ни с кем не делился воспоминаниями о своей первой любви. И вдруг - медальон, а внутри — портрет его бывшей невесты ! Естественно, что Уоллес был потрясен до глубины души. Во всеуслышание он объявил себя учеником Рериха. Но увы — его преданности хватило ненадолго. Когда он встал перед выбором: или Рерих, или Хорш, незаконным путем присвоивший имущество художника, — он принял сторону Хорша, ибо это сулило материальные выгоды. Вслед за Хоршем он предал Рериха.

Это лишний раз подтверждает мысль, — продолжала Зинаида Григорьевна, — что так называемые чудеса ни в коей мере не способствуют утверждению духовного начала в человеке. Наоборот: они лишь могут усугубить Карму, как это получилось с Хоршем и Уоллесом. А феномен как бы возвращается к феноменалисту, играя роль своеобразного бумеранга. Вот почему Учителя предостерегали и предостерегают от демонстрации феноменов, в особенности ради удовлетворения праздного интереса любопытствующей толпы.

Что же касается меня, то для меня главный феномен — это Учение Живой Этики. И больше всего я благодарна жизни за то, что мне посчастливилось быть непосредственным свидетелем процесса создания первых книг Учения. Иногда спрашивают: через кого шла передача Учения — через Елену Ивановну или Николая Константиновича? Могу ответить: и через Елену Ивановну, и через Николая Константиновича. Причем работа над первой книгой в большей степени легла на Николая Константиновича. Но об этом читающий может и сам догадаться. Известно, что в то время Николай Константинович увлекался стихами и выпустил в свет свою поэтическую книгу «Цветы Мории». Это наложило отпечаток на характер первой книги Учения. Ведь «Листы сада Мории» по существу написаны белыми стихами.

VIII

Миссия Рерихов в Америке находилась под постоянным контролем Учителей, что свидетельствовало об исключительно важном характере этой миссии. В письме, датированном 1 марта 1947 года, Николай Константинович воскрешает любопытный эпизод из того периода жизни.

« В марте — в этом памятном для нас всех месяце — хочется вспомнить знаменательную встречу в Музее Метрополитан четверть века назад. Многие сотрудники об этом вообще не знают. Помните, предполагалась в Музее деловая встреча с одной влиятельной особой из Чикаго. Как всегда я пришел несколько раньше и поджидал в большой входной зале, где висят гобелены. Заметил, что вокруг меня обошел высокий сухощавый пожилой человек в темном костюме. Незнакомец остановился около и, смотря на гобелен, сказал: « Они имели стиль, а мы его утеряли». Я подтвердил. Незнакомец обратился ко мне: «Вы кажется поджидаете кого-то. Может быть и я пришел с кем-то повидаться.

Сядемте на скамью, отсюда вы увидите, когда придут друзья». Мы сели, незнакомец прикоснулся указательным пальцем к моему лбу ( посетители ничего не заметили) и сказал тихо, внушительно: «Вы пришли говорить по делу. Вы не должны об этом говорить. Еще три месяца вы не должны ничего предпринимать. Условия будут неблагоприятны. Потом все устроится со стороны вам неожиданной». Затем незнакомец дал несколько благожелательных советов, встал, сделал приветственный знак рукою и со словами: «Доброго счастья!» — быстро ушел к выходу. С опозданием приехала особа из Чикаго. Мы прошли по Музею, но о деле я не говорил, чему она, видимо, была несколько удивлена. Как вы знаете, по указанию незнакомца, через три месяца все устроилось. Удивительно, что я не спросил имя доброго советника и не пошел проводить его. Вышло, что он никого не ждал, пришел повидаться и предостеречь меня. Удивительно, что многочисленные, вокруг ходившие посетители не замечали его необычного движения, а я выслушал его советы без единого слова, как бы так и следовало. Вот и в Нью-Йорке на пятом авеню может происходить нечто знаменательное».